Про детство

[Совуля]

У меня в детстве была мысль о том, что машина стоит на месте, а вот дорога и все вокруг - едет. Еще было, что когда ложишься спать, если поцеловал плюшевого медведя на ночь - другие обидятся и поэтому целовала всех по очереди. Когда брала игрушку спать, казалось, что остальные то обидятся, поэтому спала с ними по очереди. Думала, что они болеют, делала уколы шприцом, заливая в них воду. А еще у меня в темноте бурная фантазия и раньше казалось, что на занавеске не бабочка, а лицо какое-то страшное, пряталась от него.)

[imago]

А я спала только с одним из них...
Со странного вида зайцем. Производства ГДР (я это почему-то запомнила намертво)...
Видимо, идея его создания была в том, чтоб он выглядел, как настоящий бегущий заяц-русак...
Без всяких мультяшных отклонений...
Но воплотили это всё как-то неправдоподобно...
Поэтому заяц был... не уродлив, но сюрреалистичен...
Я спала только с ним всегда... Без него спала плохо, отвыкала от зайца долго и насильно...
А вот о том, что кто-то мог обижаться и хотеть на его место, задумалась только сейчас...

Кстати, вот дополнение к посту #7...
Сам текст, исходник:

Михаил Елизаров
Кубики

К пяти годам Федоров уже твердо знал, что его зовут Федоров, что жизнь не игрушка, не какой-нибудь плюшевый медведь с пришитыми глазами-пуговицами, не пластмассовый взвод солдатиков, не трехколесный велосипед, а один тошнотворный страх, бездонный, точно канализационная дыра, страх ледяной и острый, как пролежавший ночь на морозном подоконнике разделочный нож.

Это поначалу Федоров сходил с ума от ужаса, захлестнувшего все его существо, и пронзительный плач рвал горло на кровавые лоскутки, глаза спекались от слез, и слякоть из мочевого пузыря стекала горючими змейками по зябким ногам до сандаликов.

А потом Федоров перестал кричать — это все равно не помогало. Рано обретший неслыханное детское мужество, он научился изнывать молча. Если бы Федоров и дальше сопровождал свой страх истериками, то давно лишился бы связок и онемел. А голос бывал нужен для тех охранительных молитв, которые произносятся только вслух. Цель же у Федорова была проста — как можно дольше оставаться в жизни, пусть полной вселенского кошмара, но все-таки жизни, потому что смерть была в тысячи, в миллионы раз страшнее.

Кубики с разноцветными буквами на деревянных гранях сообщили Федорову чудовищную тайну. Он безмятежно играл на ковре в своей комнате, строил долгую башню. И когда рассыпался его, кубик на кубике, вавилон, буквы сложились в Безначальное Слово. Для того чтобы прочесть Слово, не нужно было уметь читать, достаточно лишь увидеть. Федоров увидел, и Слово сказалось, и было оно правдой о смерти, только о смерти настоящей, а не той выдуманной загробной полужизни, которую тысячелетиями изобретал трусливый людской ум, изливая в толстых черных книгах жалкие надежды на вечные небеса и свет. Федоров с восторгом принял бы и научное небытие, но, увы, ни одно человеческое воззрение и на йоту не приближалось к тому, что случайно открылось Федорову. Смерть оказалась неизмеримо сложнее всех человеческих фантазий и наук, вдобавок была настолько извращенно страшной, что рассудок сводило судорогой омерзения. Самые жутчайшие испытания воображаемого ада не попадали в сравнение с масштабом вечной муки, космической пытки, которой когда-нибудь подвергнут каждого без исключения, в том числе и его, Федорова.

Если представить Божий мир домом, то выдуманная людьми игрушечная смерть из священных книг как бы обитала в подвале, который все-таки был частью дома, построенного Богом. Под фундаментом же находился котлован, и вырыл его не Бог, а, быть может, Отец нынешнего Отца, обезумевший от собственной жестокости проклятый Дед, который умер еще до рождения Сына. В этой могиле с незапамятных добожьих времен обитало выродившееся из Дедовской души трупное вещество Первосмерти, и над ней не было власти даже у самого Бога — он мог лишь до последнего маскировать свое бессилие, ведь если бы люди вдруг узнали, что за изуверская вечность ожидает всех без исключения после жизни, они бы сразу отреклись от такого Бога, и над землей стелился бы непрекращающийся вой. Песьим плачем залился бы каждый живущий, точно так же, как безудержно зарыдал маленький Федоров, раскидывая взбешенной рукой по ковру кубики с Безначальным Словом.

Он сразу и навеки понял, что все умрут, и он, Федоров, тоже умрет, а это самое худшее, что может случиться, и лучше бы ему, Федорову, вообще не рождаться, да и лучше бы вообще никому не рождаться, но люди все равно обречены появляться на свет, потому что Богу нужна их любовь.

Бог не был виноват в смерти, и смерть не имела ничего против Бога, не посягала на его престол. Она не умела творить ничего, кроме самой себя, не умела даже убивать, а могла лишь принять любое существо в свою бездонную прорву, из которой нет возврата.

Ради великой тишины тысячелетиями охранялось благое заблуждение о смерти. Сомнения пробуждались на похоронах, перед разверстой могилой, когда люди, прозревая обман, искренне оплакивали свою единую на всех горькую долю и грядущий, ни с чем не сравнимый посмертный ужас. Нет в языке таких слов, чтобы описать, что за надругательство над человеком творилось в той запредельной кромешной черноте, где ни единого светлого атома, а только несказанное и невыносимое То, от чего ночи напролет беззвучно лил слезы измученный ребенок Федоров.

Ни один взрослый не выдержал бы груз подобного откровения. Даже приговоренный к справедливой пуле преступник до конца не осознает, что его ждет там, за выстрелом, а Федорову заранее все было известно. И несмотря на это, Федоров превозмог себя, выстоял, лишь иногда срывался и плакал, и никто не мог его унять, ни мать, ни бабушка, ни врачи с их дурманящими лекарствами.

Федоров в глубине души признавал разумность царящего неведения. Правда о смерти все равно никому бы не помогла, а, наоборот, навсегда отравила бы остаток земного бытия. Кроме того, Федоров подозревал, что Безначальное Слово косвенно унижает Бога, и лучше о тайне помалкивать, чтобы Бог не разозлился на Федорова и не сделал еще хуже его жизнь, которая и без того была изнуряющей работой по выживанию. Повсюду во множестве имелись специальные ловушки смерти, и хоть не все они были сразу гибельны, но каждая так или иначе приближала кончину.

Человеческая жизнь напоминала бег по минному полю, если вообразить себе такое поле, где мины заложены не только в землю, но и в облака, в жуков, мошек, кузнечиков, в стебли трав, воздушный шорох, туман, звон далекой колокольни.

Бог не мог не знать об этих ловушках, но закрывал на них глаза. И это было вынужденное жертвоприношение. Неизвестно, как повела бы себя смерть, сократись вдруг поток умерших.

Вполне возможно, Бог сам не до конца верил в свое бессмертие и не хотел уточнять, что случится, если смерть от голода поднимет мертвого Бога-Деда, и тот вылезет из «котлована» наружу.

За ловушками надзирали Твари. Федоров узнал о них из молитв, которые иногда читала бабушка, просившая уберечь ее от Тли и Мысленного Волка. Но Бог помогал только в одном — он притуплял ощущение угрозы, а это была скверная услуга.

Сам Федоров никогда не видел Тварей, но очень четко их представлял. Мысленный Волк походил на сказочного зверя из яркой детской книжки, лохматого и черного, с оскаленной пастью, а Тля была помесью мухи и летучей мыши, чьи гнилостные крылья навевали молниеносное тление. Твари умели извращать суть и материю, пользуясь тем, что увиденное уже не сделать неувиденным, а подуманное — неподуманным.

Достаточно было раз посмотреть на комод, и он навеки помещался в мысль. Стоило подумать о яблоке и больше не вспоминать, но оно уже хранилось внутри головы. И невелика беда — яблоки и комоды. Можно было зазеваться и не заметить, как Мысленный Волк пожрал прежнее значения предмета, а Тля заразила смертным тлением и превратила в Падаль, которая и есть Грех. Вот смотрит кто-то, допустим, на карандаш и даже не подозревает, что суть его уже извращена Тварями, что не образ карандаша, а Падаль навсегда осела свинцовой трупностью в мозгу. А если человек доверху полон греховной Падали, он умирает, и не важно, по какой причине: болезнь, война, самоубийство, несчастный случай...

Но тем и отличался Федоров от остальных людей, что научился создавать ритуалы-противоядия — действа, подкрепленные коротенькой самодельной молитвой, текст которой неизменно подсказывали кубики.

Так и жил Федоров, внимательный и осторожный, точно минер, цепко отслеживая каждый свой шаг, поступок и взгляд. Борьба за выживание была нелегка. Ритуалов появлялось все больше, и они день ото дня усложнялись. Федоров лишь диву давался, как беспечны люди, прущие сквозь жизнь напролом, словно обезумевший табун, прямо в пропасть смерти. Только полный дурак при виде маленького трупа мыши или воробья полагал, что, трижды сплюнув и произнеся: «Тьфу, тьфу, тьфу три раза, не моя зараза», — он обезвредит мысль с Падалью. Таких горе-заклинателей было полно, и чаще всего они встречались среди детей, роющихся в дворовой песочнице. Их жалкие познания обычно заканчивались на том, что запрещено наступать на канализационные люки, стыки дорожных плит и трещины на асфальте. А почему запрещено, в чем глубинная суть этих неписаных аксиом самосохранения — это уже никого не интересовало. Наблюдая подобное вопиющее невежество, Федоров воображал простака, который вдруг слепо уверовал, что смертельно прыгать с девятого этажа, и при этом отчего-то надеялся, что прыжок с восьмого и десятого этажа как-нибудь обойдется.

О, если бы все было так просто, и три плевка прогоняли Волка и Тлю... Конечно, чтобы безопасно выйти из квартиры на лестничную клетку, следовало пять раз погладить дверную ручку и сказать: «Спят усталые». Но это свой пролет, где все до мелочей знакомо! Разве что появится посторонний дядька или старуха с пуделем. Тогда следует, пятясь, вернуться в квартиру, забежать на кухню, дотронуться до стола, прижаться щекой к холодильнику, и только затем гладить ручку, а вот произносить «спят усталые» категорически нельзя, потому что «усталые» уже «не спят». Надо говорить: «Скатертью, скатертью дальний путь».

А с дохлыми животными все гораздо сложнее. Если это околевший кот, нужно сжать пальцы щепотью, подпрыгнуть и громко сказать: «Ой как мячиком, как мальчиком расту», затем дотронуться до земли, шесть раз в нее потыкать, раз вдохнуть и дважды выдохнуть, подумать о живом хомяке, шаркнуть правой ногой, хлопнуть в ладоши и сразу руки в карманы спрятать — это если кот, а с дохлой крысой все по-другому. А плевать не стоит. Глупо и опасно.

Больше всего Федоров не любил новые маршруты. Именно там на каждом шагу подстерегало неизведанное, готовое в миг обернуться Падалью. Противоядие без кубиков не изобреталось, а уже готовые заговоры помогали частично. Разумеется, в защитном арсенале Федорова водились кое-какие универсальные средства. К примеру, можно было трясти расслабленными кистями и фыркать: «Кршш, Кршш», но это выручало только в дождь, да и то пока не проедет красный автомобиль.

На всякий случай Федоров до предела ограничил свою речь. Праздное слово таило в себе опасность тайного смысла, который заранее извратили Мысленный Волк и Тля. Федоров предпочитал пользоваться проверенными словами, но даже они иногда выходили из строя, и приходилось срочно изобретать специальные молитвы для очищения их от Падали. Иногда дезинфекция не удавалась и от каких-то слов, скрепя сердце, приходилось отказываться.

Федоров до последнего избегал обновок. Ритуал по обеззараживанию вещей требовал большой концентрации и был весьма утомителен. Кроме того, не всякий покрой устраивал Федорова. Прежняя курточка насчитывала шесть пуговиц, два боковых и один нагрудный карман, а на новой куртке имелись всего четыре пуговицы, а нагрудный карман вовсе отсутствовал. Только после того как бабушка, со слезами и охами, пришила недостающие пуговицы и накладной карман, Федоров провел ритуал и отмолил куртку от посягательств Мысленного Волка и Тли.

Федоров жалел бабушку, но нелепо было объяснять, что шесть пуговиц — не блажь, а насущная необходимость, что именно пуговицы и карманы делают куртку важным инструментом уличных обрядов, включающих защиту от машин, птиц, некоторых деревьев, страшной черноволосой соседки-девочки с раздвоенной верхней губой, водосточных труб, трещин в асфальте и ржавого жирафа на детской площадке.

Раньше Федоров пытался помочь родне, учил, как избегнуть той или иной напасти. Взрослые терпеливо слушали его и даже что-то выполняли, но очень небрежно — для них это были только капризы больного детского воображения, они из жалости потакали Федорову, а потом возили по психиатрическим врачам, хоть Федоров умолял не делать этого, говорил, что всякая поездка приносит лишние впечатления и после таких походов жизнь его усложняется на множество обременительных ритуалов. Но Федорова не слушали, волокли силой, и отовсюду скалил пасть Волк, и Тля трещала гнилыми крыльями...

Больше Федоров никого не спасал. На беседы элементарно не хватало времени, нужно было успеть охранить себя. Твари становились все агрессивнее. Да и частые поездки к врачам сыграли свою гибельную роль. Федоров чудовищно отяжелел. Бесчисленные ритуалы висели невозможными интеллектуальными веригами, каждый шаг нуждался в персональном действе и молитве. С какого-то момента Федоров уже не выходил во двор. Вначале он еще позволял себе выглядывать в окно, но вскоре навсегда задвинул шторы, чтобы ограничить приток образов.

Комната Федорова отличалась монашеской аскетичностью: стол, кровать, кубики. Всякий лишний предмет обременял ум и грозил стать пищей для Тварей. Мир дробился на опасные детали. Разваливались когда-то цельные понятия, и уже не просто «стена», а обои, кирпичи, высохший раствор, пыль требовали своего индивидуального противоядия. На очищение тысяч предметов не хватало сил, Федоров сдавался, но его отступление было монотонным отречением от Падали, надвигавшейся со всех сторон.

Федоров замолчал. Вся речь ушла вовнутрь и была непрерывной молитвой. Твари не дремали. Пока Федоров боролся со стенами, синим абажуром и его тенью на потолке, с окном, шторой, зудящей мухой, шлепаньем бабушкиных тапок, ударами дворового футбольного мяча, шумом телевизора и легионом других мелочей, Волк изловчился и пожрал смысл хлеба и воды — последние крохи скудного пищевого рациона Федорова, а Тля сразу обратила их в Падаль.

Наступил роковой миг, и Федоров не смог дотянуться до кубиков. Чтобы пошевелить рукой, надо было сделать нечто, разрешающее это движение, для чего требовался очередной обряд, за который отвечали новые ритуалы, один за другим воронкой утекающие в бесконечность с черной точкой Падали в исходе.

Федоров окаменел. Осунувшееся лицо его давно утратило детские черты. Зачарованный и белокурый, он был похож на приснившегося жениха. Мысленный Волк и Тля, не таясь, сидели рядышком напротив кровати Федорова и терпеливо ждали добычи...

Федоров был еще жив, а в природе уже творились грозные знамения. На окраинах коровы раздоились червями, по дворам бродил белый, точно слепленный из тумана жеребенок с ногой, приросшей к брюху, и в церквях вдруг разом закоптили все свечи.

Так намечалось успение Федорова. Мысленный Волк и Тля готовились прибрать его хрупкую измученную душу.

Но Тварям не дано знать главного. В кончине Федорова скрывается великое поражение Первосмерти, потому что она не имеет прав на Федорова. В нем единственном из когда-либо живших совершенно нет трупного вещества Падали, но есть Безначальное Слово.

Лишь только Федоров испустит дух, в черном небытии раскинется пространство новой, принципиально иной области смерти. Она, как сетка, будет натянута над прежней и уловит каждого без исключения. Отныне всякий живущий умрет в федоровскую смерть. Точно не известно, какой именно она будет, но даже если мы воскреснем в ней обычными кубиками с прописными буквами на деревянных гранях, то, по крайней мере, уже никто и никогда не достанет нас, не потревожит — ни обезумевший Дед, ни Отец, ни Мысленный Волк и Тля.

В детстве я думала, что смогу побывать везде...
И как-то до сих пор ещё не до конца приучила себя к мысли, что скорей всего не смогу побывать нигде...

[~Amii~]

Я в детстве была уверена, что там где меня нет - время не движется)))

[Red_holodayn]

мой крестный - летчик, и в детстве я, когда видела в небе самолет или белую полоску, то была уверена, что это он летит) но однажды я увидела в небе два самолета одновременно... и... эх..)

[Hunter]

[imago]

два жды два

[Libelle]

Сообщение от imago

В детстве я думала, что смогу побывать везде...
И как-то до сих пор ещё не до конца приучила себя к мысли, что скорей всего не смогу побывать нигде...
__________________

я тоже так думала, сейчас картина более печальна, но я надеюсь ещё во многих местах побывать.

[WRANGLER!!!]

Сообщение от imago

два жды два

пусь бегут НЕУКЛЮЖИ!

[Hunter]

* А вы в детстве тоже ели сирень с 5-ю лепестками?
* А вам тоже в детстве мама, застегивая курточку на вас, всегда прищемляла подбородок больно-больно?!
* А у вас в детстве тоже были варежки на резинке ?
* А вы тоже в детстве, когда стирали носок, засовывали в него мыло и еще пытались набрать туда воду?
* А кто в детстве надевал бублик на палец, а потом грыз его прямо с пальца?
* А вы тоже, списывая что-либо из книги в тетрадь, старались в одну строку поместить больше, чем поместилось в книге?
* А вы тоже в детстве строили шалаши в комнатах из стульев и одеял?
* Вы тоже в детстве, когда голову мыли, на голове разные прически и фигурки делали?
* А помните, когда мы в детстве во дворе играли в магазин, листики были денежками?
* Кто-нибудь верил в детстве, что игрушки ночью оживают?
* А вы в детстве тоже верили, что большие комары - малярийные, что если взять в руки лягушку - будут бородавки?
* А вы тоже в детстве, когда через вас переступят, боялись, что не вырастите и просили переступить обратно?
* А вы тоже в детстве кричали людям с балкона, а потом резко садились вниз, чтобы не заметили?
* А вы тоже когда были маленькими, видя на электронных часах 11:11,22:22 или 00:00 загадывали желание?
* А вы тоже в детстве, когда выключали свет, то в темноте старались быстрее запрыгнуть на кровать, потому что боялись, что из-под нее высунется рука и схватит вас за ногу ?
* А вы тоже когда в детстве брали с собой спать игрушку, думали что другие обижаются, и тогда брали всех?
* А вы когда были маленькими, тоже звонили подруге и звали ее погулять вокруг дома?
* А помните когда мы были маленькими и смотрели кино где целуются, нам мама или папа говорили : "Закрывай глаза"?
* А помните, мы в детстве когда анекдот какой-нить рассказывали, обязательно вначале предупреждали "только он матный"?
* Изо рота в рот получается микроб помните этот стишок ?
* Помните как в детстве нам говорили "вынеси попить", а мы отвечали "если я зайду меня больше не выпустят"?
* А вы тоже в детстве точилкой точили не только карандаши, но и ручки, фломастеры?
* А вы тоже в детстве у родителей пультом были?
* А вы тоже когда читаете это - улыбаетесь узнавая здесь себя!?

[Red_holodayn]

в детстве меня мучил вопрос: подрящево - это как?
в песне "чашку кофею я тебе бодрящего налью"